Схиархимандрит Эмилиан (Вафидис), игумен монастыря Великий Метеор, игумен монастыря Симонопетра
* * *
Молись кротко и невозмутимо, пой псалмы разумно и благозвучно
– тогда будешь, как молодой орел, взмывающий в высоту.
В этой главе прп. Нил предвидит трудность, с которой столкнется душа, начав молиться, а также что ты будешь думать в момент искушения, в момент крушения логики, и на всё это отвечает. Он как бы ударяет туда, ударяет сюда, чтобы сделать тебя прочным и вооружить, чтобы ты мог молиться разумно.
Молись кротко и невозмутимо, пой псалмы разумно и благозвучно. В этой фразе прп. Нил старается урегулировать часто занимающий нас вопрос о двух видах молитвы, – о молитве умной, и псалмопении. Для Отцов-подвижников псалмопение могло иметь как смысл молитвы, так и просто пения; то есть зачастую молитва творилась в каком-нибудь простейшем благозвучном ритме, и так походила на пение. Умная же молитва, напротив, есть сокровенная молитва духа, которая творится умом; она есть старание ума соединиться с Богом.
Такими как вышеприведенная фраза, преподобный поясняет, как должна твориться молитва, и как псалмопение. Молитва должна твориться кротко и невозмутимо. Наречие кротко (ладно) происходит от глагола со значением «быть сходным, походить, подобать». Молись кротко – означает молиться подходяще, подобающе для лица, к которому обращаешься, стало быть, подобающе для Бога, то есть молиться богочестно, согласно с тем, что есть Бог. А Бог есть дух, и только в духе возможно с Ним говорить, войти в непосредственное общение, поскольку наш дух напрямую соединяет нас с Богом. И раз Бог есть дух, ум, значит молитва должна быть чистым умозрением, предстанием перед Богом голого ума, а не в одеждах мыслей, образов и логических приемов.
Итак, молись кротко – то есть так, как того хочет Бог. Молись как служитель, как ангел. Молись так, как молился Христос. Кротко/ладно – имеет отношение ко всей Св. Троице, так как молитва — это общение лиц. Прп. Нил привлекает общение лиц Св. Троицы, чтобы указать на необходимость уподобления такому роду общения.
Молись … и невозмутимо. Если кротко/ладно относится к умной сфере, то невозмутимо – к силам души, то есть имеет смысл покоя, абсолютной тишины: внутри меня нет ни страсти, ни помыслов, ни стремлений, ни усердия, ни мыслей. Когда я собрался молиться, то приступать следует как можно более безмятежно, соблюдая условия моей личной невозмутимости. То есть пребывать в абсолютном согласии с людьми и со внешней средой, быть совершенно свободным от всего, особенно же от людей и от происходящего вокруг, чтобы ничто меня не возмущало и не волновало. Почему? Потому что в то время, как я соберусь молиться, кто-то может вдруг закричать, или что-то еще такое. Если я буду зависим от этого в молитве, то приду в смятение.
Еще, я по возможности уединяюсь в определенном месте, – ведь даже дуновение ветра может помешать мне на молитве; но также (уединяюсь) и особым образом действия, так как даже если там, где я устроился не случится дуновения ветра, то есть дыхание беса. Итак, я независим и свободен, ничто меня не волнует, я ничего не боюсь. Любой страх, кроме страха Божия, который есть «начало премудрости» разрушает безмятежность, покой. Придет ли бес? Или человек? – Мне это не помешает.
Приведем пример. У меня бдение, и я готовлюсь к молитве. Некий брат стучит в дверь и просит помочь ему в работе; но я отвечаю ему: «брат, я тут молюсь сейчас…», и он уходит. Разве получится у меня тогда помолиться? Сердце закрылось, и молитва вышла вон. Я не смогу молиться ни в тот час, -поскольку вошел с братом в противоречие и оставил его одного, ни на следующий день, ни через день, ни через месяц или два. Образовалась трещина в отношениях с личностью, и в этой трещине Бог как бы застрял, и не сможет мне ответить. На самом деле я в тот момент прогнал Бога, который ко мне приблизился. Но если я приму брата, то тем самым наперед предотвращу опасность. Итак, я устраняю отстояние между нами, принимаю и помогаю ему, а потом возвращаюсь в свою безмятежность; и так как помощь была оказана вне страсти, по любви, то следовательно, она только объединила нас. И это обстоятельство послужило к моему духовному вызреванию.
Вот, я возвращаюсь к своей молитве, усаживаюсь с полной легкостью тела и духа, и молюсь безмятежно. И раз моя молитва должна твориться ладно, то с сего момента и далее я вверяю себя Богу, пусть Он ей управляет, пусть Он собственной рукой ударяет по струнам.
Пой псалмы разумно и благозвучно. Это 'пой' не имеет здесь современного значения псалмопения, у Отцов-мистиков оно означало другое. Прп. Нил говорит 'пой', противопоставляя его молитве, как он ее понимает. Под пением он подразумевает нечто более внешнее, молитву посредством словесности. Мы часто спрашиваем: «Разве только (Иисусову) молитву творить? нельзя ли и своими словами молиться?» – Да, можно и так. Также спрашиваем: «Разве мы не должны и за других молиться?» – Разумеется, можно молиться и за других, и за себя, за родителей, и о чем угодно. Можно творить такую более внешнюю молитву-разумение, молитву-размышление, но это нечто другое. Такая молитва не летит как стрела прямо к Богу, в небо, – это более человеческое, плотское действие, – не говорим, что более греховное, но просто действие более душевного, телесного плана. И для него требуется (то самое) разумно и благозвучно.
Скорее всего, в древности наречие разумно употреблялось в отношении выбора – как внутреннего, так и касательно ближних; то есть речь шла о регулировании наших отношений как с другими людьми, так и со своим внутренним законом, который помогает нам отличать добро от зла, и выбирать волю Божию. В целом, это то, что устраивает наш путь, некое ведение, проявляющееся в повседневной жизни, духовной и душевной.
Получается, пойте разумно – имеет смысл пойте согласно обстоятельствам, и, прежде всего, пойте в своем уме, пойте внутри ведения, с пониманием, осознанно, пойте так, чтобы ум и сердце участвовали в пении. Как видите, одно – молись ладно, и другое – пой разумно. Во втором необходимо соучастие ума, логическое восприятие, слово; тогда как в духовной молитве ты делаешься пуст от всякого смысла, и отдаешь себя только принятию от Бога всего того, что Он вкладывает в тебя, порой даже того не понимая. И настает-таки момент, когда ты уже не владеешь собой. Дух делает с тобой что хочет, а ты становишься лишь мячиком, в который играет Бог, – ведь ты предался Ему сам, внутри себя, по собственной воле.
Напротив, пой – нечто такое, что делаю я сам, со знанием и пониманием, и в то же время благозвучно, то есть гармонично. Как во время пения я не стану издавать крики, а буду петь на определенный глас, также точно в молитве со смыслами мне нужно соблюдать определенный строй, чтобы в моей речи присутствовала гармония. Таким образом, я не могу безпорядочно говорить на молитве что вздумается. Молитва протекает в рамках определенных смыслов. Молитва согласна с тем устройством и образом, которым научил нас сам Бог. У нас есть молитва Господня , или другие из Св. Писания. Тут надо соблюсти благочиние, благозвучие, то есть некий ритм, который наладит нас на чувство покоя, лепоты, и обезопасит нас в нашем духовном делании. Такая молитва по-своему легка, это наша молитва, мы творим ее сами, но делать это нужно в разуме и осторожно, с подобающим чувством, толком, расстановкой.
Когда ты будешь молиться и петь таким образом, то будешь, как молодой орел, взмывающий в высоту. У тебя будет как бы два крыла, ты будешь как молодой орел, которого несет ввысь. Всё твое существо, твой ум, сердце и дух будут воспарять к Богу. Но почему сказано как молодой орел, взмывающий в высоту? Высота есть, с одной стороны, высота духа; а с другой – высота слова. В обыденной жизни человек говорит (с людьми) словами, а с Богом – (говорит) в духе. Здесь же, он может воспарять в высоту обеими способами. Далее прп. Нил объясняет смысл каждого из них.
Псалмопение усыпляет страсти и успокаивает невоздержанность тела;
а молитва приготавливает ум осуществлять то действие, которое ему свойственно.
В прошлом параграфе он начинал с главного образа молитвы, переходя к второстепенному. Здесь же, начинает с низшего, переходя выше к совершенному соединению с Богом.
В (умной) молитве мы имеем возможность наладить весь наш состав сил целиком, тогда как благозвучность придает покой, безмятежность, когда страсти не воюют на душу и тело. Мы не можем молиться, когда тело неспокойно. Если мы не найдем подходящий способ молитвы, который годился бы как для нас, так и для окружающих нас людей, если не добьемся совершенного покоя всего нашего телесного и душевного состава, то наша молитва постоянно будет обрываться по причине немощи продолжать дальше. Тут поможет псалмопение. Как говорит ап Иаков: «Благодушествует ли кто, пусть поет псалмы». Нашло благодушие, веселость, радость – пой! Это, конечно, человеческое, но в этом нет ничего плохого, – Церковь всё освящает. У тебя нет настроя к чему-то более глубокому? хочешь петь? хочется чего-то стройного? или хочешь соединиться с природой, с людьми, с Церковью, со Христом? – пой!
Но если выпадет время, когда тебе удастся остаться наедине с одним Господом, тогда оставь псалмопение, оставь слова и встань перед Ним; Господь же придет и обнимет тебя. Поэтому все Отцы на первой стадии умной молитвы начинали с псалмопения, то есть с молитвы словом, которая приводит к этому упокоению и привносит в душу и тело мир, так что ты можешь отделиться умом от всего прочего и по-царски воспарить ввысь.
Итак, молитва словом, псалмопение необходимо, так как оно помогает человеку смягчиться, обрести покой, равновесие. Ведь это нечто нам присущее, нечто такое, что мы хорошо чувствуем и понимаем, потому нас это и успокаивает, когда мы поем. Как, например, когда тебя нечто беспокоит, пусть даже какая-то мелочь, то твое состояние ненормально, это с недоумением замечают даже другие; но если ты вдруг встретишь Старца и все выложишь ему, то успокаиваешься, и тотчас жизнь твоя изменяется. Нечто подобное, в плане душевном и телесном, и происходит при псалмопении. Если же иметь в виду современную ситуацию, то это еще больше работает, так как псалмопение нам больше подходит поскольку мы теперь более приземленные люди, мы привыкли к чувственным, а лучше сказать, плотским удовольствиям – нам нравится нечто переживать, радоваться, воспринимать, – поэтому и нуждаемся в псалмопении, однако же оно принадлежит веку сему.
Да, но разве не поют и ангелы «свят, свят, свят», или «аллилуйя», – в зависимости от своего чина? Конечно! Но ангелы — это умы, а не уста и сердца из плоти, так что их псалмопение соответствует нашей умной молитве. Когда молишься «безмысленно» , то молитва достигает до некоего взлета, подъема, она отныне обретает жизненную мощь и измерение псалмопения умного, а также (достигает) возвеличания не только своего существа, но всего окружающего тебя творения.
Наше же псалмопение — это приготовление к (умной) молитве, словно музыкальная прелюдия, которая приготавливает, настраивает и вводит в ткань музыкального произведения. Псалмопение – нечто подготовительное, что приводит тебя в равновесие и в контакт с целым, но не отправляет тебя сразу в небеса. Сегодня псалмопение понимается в смысле средства для обретения целостности, оно единит тебя с другими людьми, дает ощутить себя с ними единым телом, единой душой, единым сердцем, едиными устами; тебе тогда гораздо легче почувствовать себя перед Богом, потому что ты предстаешь (перед Ним) не только в своей малости, но вместе с любовью одного, со святостью другого, с пониманием третьего, с жертвой четвертого, и в итоге, нечто прекрасное восходит туда, к небесам, оно возносит тебя все дальше и дальше, и там становится уже стрелой, молитвой, которая мгновенно достигает Бога.
А молитва приготавливает ум осуществлять то действие, которое ему свойственно. Умная молитва дает уму действовать по своему предназначению, делает его молодым орлом, взмывающим в высоту, возводит его наверх, в свой родной дом, чтобы заняться своим делом. Как ласточка поет весной, чтобы восхитить нас своим пением, как всё вообще предназначено для какой-то цели, так и уму назначено возвышаться и соединяться с Богом. Его собственным действием является мыслить немыслимое, только в этом он исполняется как таковой. Ум должен соединиться с этой безпредельностью расширяясь до края пространства и времени, после чего войти в измерение вечности. Итак, умная молитва освобождает ум от лишних душевных переживаний и оставляет его праздным для легкого соединения с Богом.
Молитва есть действие, подобающее достоинству ума,
или наилучшее и подлинное его употребление.
Здесь прп. Нил еще больше раскрывает смысл последнего предложения. Он говорит, что единственно существенное, наилучшее и подлинное, истинное, самобытное и не тщетное употребление ума – это молитва. Если ты хочешь, чтобы твой ум работал как ему следует, то занимайся такой молитвой, в этом его достоинство. Как достоинство глаза в том, чтобы видеть, и если он не видит, то он никуда больше не годится, – что бы другое он ни делал, оно будет неподлинным, тщетным, ложным, лицемерным и недостойным (занятием); так точно обстоит дело и с умом. Как достоинство святой Чаши (Потира) в том, что ее используют только для Тела и Крови Христовой, – любое другое употребление будет неподобающим и непристойным, так и дыхание Божие, ум, – дан человеку для соответственного употребления. В противном случае, ум впадает в различные душевные состояния, то есть смешивается с прахом, и делается земным по своему роду занятий, но не по своему существу.
Итак, молитва, – та, которая без помышлений мыслит Бога, и есть молитва, подобающая для владыки свойств человека в целом, то есть для ума – владычественной части души. Как царь должен вести себя по-царски, равно как и царица не просто называться царицей, но доказывать свою царственность своим царским образом жизни, не давая ни малейшего повода для каких-либо подозрений, так и ум должен жить как ему положено. Собственноличная для него деятельность – духовная молитва. Всё другое для него – прах, низпадение вместо недр Отца на землю, где ум сочетается с плотью, с жизнью обывателя, становится водителем дорожной повозки. Какое жалкое зрелище: царь катит тележку со всяким хламом!
Или (молитва есть) наилучшее и подлинное его употребление. Если ты разумный человек, или как сегодня говорят, – человек мыслящий, то ты не найдешь лучшего применения уму, чем духовная молитва. Уму не подобает изучать то одно, то другое, применять его то здесь, то там, для укрепления жизненных позиций. Только духовная молитва есть_ наилучшее и подлинное его употребление_, то есть высшее по сравнению с любым другим. Всё прочее, что ты даешь ему в работу – фальшивка, обман, некая ложь и прихоть, это не есть то «подлинное», безпримесное, чистое и простое, что предназначено для твоего ума. Самый натуральный, чистый процесс, когда не подмешивают воду или другие чуждые материалы – это духовная молитва.
Итак, хочешь ли ты, чтобы твой ум не подлежал ничьему суду, пребывал в истине, а не во лжи, обмане чувств и притворстве? – Используй его, подвигая на умную молитву.
Мы, однако, урабатываем наш бедный ум до смерти совсем на других работах. Даже если они не противоречат закону Божию, то все равно вторичны. Ты, например, занимаешь свой ум такими мыслями: «Ну и ну! Какая бедность по всему миру, кто же позаботится о бедных?», – начинаешь размышлять, как можно помочь бедным. Ты не понимаешь, что с этого момента твой ум оставляет престол Божий и превращается в обслугу.
* * *
Но как же псалмопение и молитва соотносятся с Богом? Как получается, что одно из них делание человеческое, а другое – божественное? Почему одно ниже другого? Мы видели, что одно достигает лишь до некоего уровня, а другое возносится до самого престола Божия. Как это, и почему? Прп. Нил дает нам ответ в следующей главке:
Псалмопение относится к многоразличной премудрости,
молитва же есть введение в нематериальное и многоразличное ведение.
Прп. Нил превосходно демонстрирует разницу между молитвой и псалмопением; то есть умной молитвой и, скажем так, просто молитвой, удивительно точно передав ее (-разницу). Фраза – псалмопение относитсякмногоразличной премудрости – означает, что молитва словом черпает свое содержание из мудрости, какую имеет каждый из нас. Мы можем молиться соответственно тому количеству мудрости, которое мы получили от Бога.
Мудрость многообразна, и она является одним из даров Св. Духа; это способность человека, причем способность умственная, связанная с логическим мышлением, – (способность) постигать должное и направлять (ум) к Богу, чтобы в итоге сделать стяжание Бога надежным. Таким образом, мудрость – это условие и основополагающая способность человека на пути к Богу, умение извлекать из всего пользу, выбирать угодное Богу, некая необходимая созерцательная составляющая. Когда душа разумна, то может дойти до Бога, обрести малую или великую мудрость, некоторую или значительную полноту восприятия, или, лучше сказать, прийти к каким-то точным умозаключениям. Имея мудрость, я, например, могу пояснить догмат, или проповедовать, или словами детально описать всю мою жизнь в Боге. Есть, конечно, и мирская мудрость, некий человеческий дар, но это другое.
На практике мудрость должна совпадать с разумением, а впоследствии соединиться с ведением, чтобы когда-нибудь достигнуть Бога. Прикинь, как бы ты стал убирать некое помещение, забитое вещами, к приему гостя. Что бы ты делал? Сначала потребовался бы некий общий разбор: сюда крупные вещи, сюда поменьше, а туда самые мелкие. Потом ты разберешься со всем по-отдельности, то есть от общего расклада ты переходишь к специальному. То же самое с псалмопением: это некая черновая работа, для начала, для новоначального, и она имеет отношение к многообразной мудрости, которая зависит от душевных сил человека, она, по сути, и есть применение этих сил, особенно разума, но сама происходит от Бога, потому что мудрость – это Бог.
Молитва же есть введение в нематериальное и многоразличное ведение. Тогда как псалмопение достигает лишь до определенного человеческого уровня, молитва предвещает что мы уже вошли в область многоразличного ведения. Это ведение, которое дается от Бога, оно плод не словесной деятельности, а священной жизни: я познаю́ это в жизненном опыте, ощущаю его внутри, при этом не обязательно, что я смогу это передать другому, объяснить, или выразить философским языком, теоретически. Одно дело дар знания, а другое – мудрости, как сказал ап. Павел. Бывают люди до крайности простые, не умеющие ничего сказать, но при этом наимудрейшие, живущие в Духе – их существо, неизвестным для них образом, умудрено самой божественной благодатью, и обладает истиной вживую.
Таким образом, простое ведение, продвигаясь путем молитвы, входит в область Бога и превращается в созерцание. Это уже нечто более продвинутое, незамутненное ведение, ведение неизреченных таин, когда дух человека превосходит время и вводится в царство Божие. Следовательно, молитва не останавливается на определенном уровне, а вводит мой дух в область нематериального и многоразличного ведения, поскольку управляется уже нетварной энергией Божией. Многоразлична мудрость, весьма многоразлична, но многоразлично и ведение, потому что вводится в безконечные глубины небесных таинств и в область божественного. Но одно дело помышление, другое мудрость, и третье – ведение.
Итак, псалмопение относится к мудрости человека, – мудрости в святоотеческом смысле, а молитва есть введение в нематериальное и многоразличноеведение, которое ведет к созерцанию, именующемуся у всех Отцов чистой молитвой; то есть к полнейшему видению и восприятию, происходящему из непосредственного знания, проживания и созерцания Бога.
Ведение даже с самого начала не похоже на исследование, каким может быть мудрость; начало ведения есть некая простота. Только простой человек может открыться ведению, тогда как разносторонний может достичь мудрости. Экстраверту легче достичь мудрости, но трудно прийти к ведению, коль скоро он привык обращаться (вовне) к разнообразным предметам. Только обращенный внутрь себя может достигнуть божественного знания, и Бог открывается ему в нематериальных и многоразличных тайнах.
Значит, мудрость начинает с некоего поиска и достигает до всего того, куда может докопаться, то есть что может изведать дух человеческий. Напротив, ведение начинает с абсолютной простоты, с наивного и детского доверия Богу, и по ступенькам добирается до области Бога, в совершенное пространство пребывания Святой Троицы.
