Первый Исихаст
Итак, речь шла о том, что умное делание, как стержневой вид христианского подвига, есть продукт евангельского учения и зародился в апостольские времена. На самом деле прообраз исихастского подвига мы найдем еще в Ветхом Завете. А если быть точным, то, как пишет при. Паисий Молдавский, «по неложному свидетельству Богомудрого, преподобного и Богоносного Отца нашего Нила, постника Синайского, еще в раю Самим Богом дана первозданному человеку умная Божественная молитва, приличествующая совершенным». То же подтверждает и при. авва Дорофей.
О созерцательной молитве в раю говорит и свт. Григорий Богослов: первый человек «пребывал в зрительной, одним умом священнодействуемой, благодатной молитве, то есть в сладчайшем вйдении Бога».
Но нас все же интересует наша эпоха, новозаветная. Можно ли определенно сказать: где точка отсчета, откуда берет начало традиция исихазма? Если мы поинтересуемся, что об этом думают наши собратья, и поспрашиваем близких о том, кого они сочтут первым исихастом, то ответ в основном будет один: Григорий Палама.
А что же говорит об этом сам свт. Григорий Палама? Ответу на этот вопрос он посвятил одну из самых своих обширных бесед. И доказал, что исихазм родился еще до Рождества Христова. А первый истинный исихаст и первый истинный созерцатель не кто иной, как Дева Мария.
По слову святителя, будущая Матерь Божия, с трех лет удалившаяся от мира и пребывавшая в затворе «во Святая Святых, наедине с Богом... в непрестанной молитве... является высшей и совершеннейшей делательницей священного безмолвия и умной молитвы... Божия Матерь соединила ум с Богом... непрестанной божественной молитвой... став выше многообразного роя помыслов и вообще выше всякого образа. Она проложила новый и неизреченный путь на небеса», который именуется «умное молчание».
И наконец, свт. Григорий само Боговоплощение поставляет в прямую связь с тем, что Дева Мария с раннего детства вступила на путь умного делания: «Она одна из всех людей так сверхъестественно безмолвствовала» и «одна же из всех неискусомужно родила Богочеловечное Слово». Так что в Ее лице, по мысли святителя, созерцательное безмолвие «не только находит свое высшее освящение и оправдание, но и обнаруживает всю свою силу в деле единения человека с Богом».
Идеи Григория Паламы плодотворно развивает «великий учитель умной молитвы» при. Паисий Молдавский. Божия Матерь в его трактате «Об умной молитве» предстает как «образец и Одигитрия (Путеводительница) для исихастов». Приснодева Мария, по его мысли, это идеальный «пример для монахов», пример, указующий на то, что самой «сутью монашеского делания является Иисусова молитва», совершаемая умом в сердце.
Посмотрим, что пишет при. старец Паисий. «Пречистая Дева Богородица... умною молитвою взошла на крайнюю высоту Боговидения и отречением... от мира, священным безмолвием ума, мысленным молчанием, собранием ума в непрестанную Божественную молитву и внимание и восхождением чрез деяние к Боговидению подала Сама Собою Божественному монашескому чину образец внимательного жительства по внутреннему человеку, чтобы монахи, отрекшиеся мира, взирая на Нее, усердно тщились... быть в вышесказанных монашеских трудах... Ее подражателями. И кто возможет, по достоинству похвалить Божественную умную молитву, делатель-ницей которой, в образ пользы и преуспеяния монахов, наставляемая руководством Святого Духа, как сказано, была Сама Божия Матерь».
Разумеется, этот образ преподается не только монахам. Старец Паисий, вслед за Григорием Паламой, мыслит шире: «Каждый христианин, крещаемый в Смерть и Воскресение Христа... призван иметь... обоженное человеческое естество».
И этот путь ко Христу, к единению с Богом, указан Той, которая Христа родила, придя к этому через очищение и освящение в умном делании.
Исследователи трудов прп. Паисия отмечают, насколько мысль его в отношении Божией Матери глубока и символична: «После грехопадения человек Адам лишил себя возможности зреть Бога. Приснодева... после многих трудов обрела умную молитву как способ возвращения человеку изначального состояния подобия Божия. Следуя этим путем, путем умной молитвы, Она первая достигает обожения. Она становится Богородицей и тем самым возвращает людям дар Боговидения», становясь, «таким образом, Первым Исихастом, обоженной Невестой Христовой».
Подобные суждения можно слышать и от духовных лиц нашего времени. Ватопедский игумен отец Ефрем (Куцу), например, так говорит: «Богородица — первая монахиня после первого Монаха Христа».
В завершение темы небольшое замечание. Вспомним, что эту беседу мы начали с разговора о правв. Марии и Марфе Вифанских, и обратим теперь внимание на один момент. Едва ли кто-то не замечал того обстоятельства, что в Богородичные праздники евангельское чтение на литургии бывает посвящено отнюдь не самой Богородице, но как раз Марии и Марфе, такому сюжету, где о Богородице нет ни слова. Между тем подобные чтения, посвященные святым, по возможности всегда связываются с личным о них упоминанием. Да и мест в Евангелии, говорящих прямо о Божией Матери, найдется достаточно.
В чем же дело? Не случайность же это. Мы можем усмотреть здесь некоторую внутреннюю связь с нашей темой. Ведь такой персонаж церковной истории, как Мария Вифанская, являет собой образ созерцания и исихазма. А первым истинным созерцателем и исихастом, как мы убедились, был не кто иной, как Дева Мария. Таким образом, Мария из Вифании, если смотреть в ракурсе богословия исихазма, оказывается в данном случае символом, прямо указующим на образ Божией Матери.
Традиция исихазма
Подвижнический пример Божией Матери был человечеством воспринят. И именно с той поры, от начала христианства, умное делание составляет самую его сущность. Как и самую сущность монашества — от самого его начала.
Кстати, часто можно слышать мнение, в том числе в среде людей образованных, будто монашество возникло около IV столетия. Этот штамп кочует из брошюр в статьи, из докладов в диссертации, проникает в издания, претендующие именоваться научными. Великовозрастные мужи, не изжившие в себе школьников, продолжают списывать друг у друга. Вот некоторые примеры.
Энциклопедия Брокгауза и Ефрона: «Монашество появляется лишь в IV веке».
Большая советская энциклопедия: «В христианстве монашество появилось в 3—4 веках».
Православная энциклопедия «Древо»: «Монашество возникло в III веке».
Научная энциклопедия «Викинаука»: «Христианское монашество появляется лишь в IV веке».
Википедия: «Христианское монашество появляется лишь в IV веке». И так далее.
Однако святые отцы, как мы только что убедились, понимают церковную историю иначе. Монашество прообразовательно представлено уже в ветхозаветной эпохе такими гигантами духа, как пророк Илия и пророк Иоанн Предтеча. А первым представителем иночества в высшем и истинном значении этого слова, как и первым исихастом, является не кто иной, как Пречистая Дева Мария.
И далее, от самых начал христианства, прослеживаем историю монашеской традиции. Уже жизнь апостолов в своем роде настоящий монашеский подвиг. Отсюда и справедливое утверждение: «Православное монашество, по сути, есть евангельская жизнь». Вообще, как свидетельствуют исследователи, «в первый апостольский период все христиане жили как монахи, и поэтому не было необходимости покидать мир и уходить в пустыню».
«В первые три века, — читаем у свт. Игнатия, — Церковь Христова была гонима правительством. Принять христианство значило лишиться всех прав гражданства, всего имущества, самой жизни. Принятие христианства не могло быть ничем иным, как следствием сильного убеждения. Христиане жили, как приговоренные к смерти, не зная, в который час Жених придет, приготовлялись к смерти, расточая тленное имущество нищим, пребывая непрестанно в молитвах и сердцем живя более на небе, нежели на земле. Весьма многие проводили жизнь девственную, [а] подвижническую — все. Не было мысли о забавах, роскоши, стяжании, своеволии. Можно сказать, все были монахами; [а] аскеты были совершенными монахами».
А что же IV век, который некоторые принимают за век рождения монашества?
Здесь, на стыке III и IV столетий, действительно пролегает некий рубеж. Отсюда начинается интенсивное освоение определенных форм монашеской жизни. Вводятся принципы киновии. Одновременно широкое распространение получает особый вид подвижничества — пустынное отшельничество, анахоретство. Эти формы иноческого жительства были явлены в опыте Великих отцов Египта, таких, как преподобные Антоний, Пахомий, Макарий, имевших великое множество сподвижников и последователей.
Далее, «на протяжении IV века, монашество распространяется в Палестине, Сирии, Малой Азии, Армении, Грузии и Западной Европе».
Но одно дело начало массовых поселений в пустыне, которое действительно наблюдается с конца III века, совсем другое — зарождение монашеского образа жизни. А зарождается он, как мы убедились, еще до Рождества Христова. Затем мы имеем пример христиан апостольской Церкви. Их общая собственность и нестяжатель-ность — это, по сути, модель монашеской общины.
Подвиг ранних христиан достаточно ясно описан в Новом Завете. Вспомним, как в Иерусалимской общине все единодушно пребывали в молитве и молении... Постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах... И каждый день единодушно пребывали в храме.
«Образцом общежития, — пишет свт. Игнатий, — признается Святой Церковью первое общество верных в Иерусалиме, о коем говорит евангелист Лука в Деяниях: У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее... В общежитии апостолов каждому давалось, в чем кто имел нужду».
Апостол Павел учит, что имеющие жен должны быть, как не имеющие... И пользующиеся миром сим — как не пользующиеся. Они должны проводить жизнь, назидая самих себя псалмами и славословиями и песнопениями духовными, поя и воспевая в сердцах своих Господу.
Это и есть «прообраз и начертание» истинной «монашеской жизни». Хотя это не означает, что для мирян упразднялась семейная жизнь. Целомудренный брак — подвиг не менее высокий, чем безбрачие в иночестве. Великие примеры всем известны: Иоаким и Анна, Захария и Елизавета.
Сокровенный путь
По мнению православных ученых, «в Новом Завете христианская жизнь показана как монашеская». И вместе с тем такая «жизнь, которую предложил Христос миру, предназначена для всех людей», и прежде всего для мирян, поскольку иноков мы не найдем среди участников евангельских событий.
Причем такой образ жизни изначально ориентирован на умное делание. Очевидно, считают исследователи, что первые христиане владели умно-сердечной молитвой. Они «достигали очищения сердца, просвещения ума и обожения... обретали дар боговидения».
И вот оттуда, от самого основания Церкви, из той глубины времен отеческое Предание доносит до нас метод, который именуется тайное поучение. Так таинственно он назван не столько по причине секретности, сколько по свойству умно-сердечной молитвы оставаться неприметной для окружающих. А поучение — это древнейший синоним молитвы Иисусовой.
Но надо сказать и то, что элемент сокрытости, сокровенности все-таки имеет здесь определенный смысл и значение. Во исполнение заповеди Христовой: Не дадите святая псом, ни пометайте бисер ваших пред свиниями, да не поперут их ногами своими и вращшесярасторгнут вы.
Две тысячи лет внутреннее подвижничество обогащается в своем развитии опытом каждого нового поколения христиан. Оно находит своеобразные формы, обретает свои черты в созвучии с эпохой, с этническими, культурными особенностями своих носителей, делателей.
Среди ярких примеров такого развития, помимо Египта, Синая, Сирии, Палестины, помимо византийского и святогорского феноменов, нужно назвать наших старших братьев во Христе, великих грузинских исихастов VI века. Это ученики и последователи при. Иоанна Зедазнийского, наследники сирийской традиции. Грузинская горная пустыня той эпохи дала миру целый сонм чудотворцев, истинных подвижников созерцания.
Это также балкано-славянская линия. А именно: болгарская, сербская и румынская школы исихазма, воспринявшие синайско-святогорскую традицию. Это, наконец, наша великая русская пустыня со своей высочайшей культурой созерцательного безмолвия.
При всем своеобразии этих национально-региональных направлений одно остается неизменным: учение о внутреннем делании всегда образует магистральный поток в духовной традиции православия. Хотя иногда поток этот как бы уходит в песок, исчезает из поля зрения. Он словно пересыхает. Внутренний подвиг, как кажется, предается забвению. Так случается во времена гонений, в эпохи духовного упадка, апостасии. Но так действительно только кажется.
Традиция никогда не пресекается. Она хранится верными. Она хранится Духом Святым. И потому не может пресечься, дондеже прейдет небо и земля, ибо дотоле едина черта не прейдет от закона. Но только хранится эта традиция сокровенно — как поучение поистине тайное.
Сегодня мы пользуемся термином исихазм. Это греческое слово не было прежде в ходу на Руси. Но не надо думать, что само понятие было предкам неведомо. Суть аскетического метода, сам исихастский принцип духовного пути изначально стал корневой системой, питающей отечественную традицию. Только вместо слова исихазм предки пользовались более громоздким, но зато совершенно понятным словом священнобезмолвие. А исихасты на Руси — это безмолвники, молчальники или пустынники, отшельники и затворники.
Что касается самого учения исихазма, то его практическая сторона была воспринята Русью одновременно с принятием христианства. Начало полагает в Пещерах Киева прп. Антоний. Он прибыл туда с Афонской Горы в 1028 году, принеся на Русь традиции тысячелетней духовной практики христианского Востока. Дальнейшая судьба русской святости, как мы знаем, неразрывно связана с внутренним деланием, которое подвигло наших предков на созидание великих духовных центров: Валаама, Соловков, Радонежа, Псковских Печер и прочих. А все пространство земли русской, все пределы Руси покрыты были сплошной сетью уединенных скитов и пустынных келий.
Как известно, выдающиеся наши подвижники, в том числе из архиереев, обычно испытывали тяготение к схимническому затвору. Хотя далеко не всем им служение позволяло осуществить свое стремление.
Закономерно, что именно подвиг пустынножительства становится едва ли не самой характерной чертой русской аскезы.
